Дети: Даниил и София — 11 лет, Константин и Александр — 9 лет, Анастасия — 6 лет, Елизавета — 4 года, Васса — год и девять месяцев.
— Вы замечали, что чем больше детей, тем больше удивленно-непонимающих взглядов ловят на себе родители?
— Критическая цифра — пять. Когда пять, окружающие думают, что это произошло случайно, а когда больше, все понимают, что это осознанно, и недоуменно поднимают бровь. У нас получилось так: сначала родился наш самодельный веселенький мальчик, с которым мы познали все прелести родительства, какими любят пугать будущих мам. Он не спал ночами, орал круглосуточно, жил только на руках. Но когда ему исполнилось полтора года, мы поняли, что ребенок вырос и теперь можно немножко выдохнуть. В это время как раз искали приемных родителей для троих детей: их нельзя было разделять, потому что они братья-сестры. Я пришла к мужу в 12 часов ночи и сказала: «Скажи мне, что мы не можем их взять». На что он ответил: «А почему не можем?» И мы их взяли.
— Муж уже тогда был священником?
— Да. И мы сразу хотели много детей, то есть пять и больше, и понимали, что, если к одному возьмем троих, это все еще не будет наш предел. Мы оформили все документы, поехали в дом ребенка и привезли детей к себе. Так у нас оказалось две пары близнецов: среди усыновленных были близнецы трех с половиной лет и их младший брат, которому на тот момент был год с небольшим, то есть он оказался как бы братом-близнецом нашему сыну. По прошествии года дети пришли ко мне и сказали, что одна девочка и три мальчика — это очень несправедливо, поэтому нужна еще девочка. Папа в этой истории был на стороне детей, так что мы поехали в тот же дом ребенка и взяли девочку.
— Вы так легко об этом говорите — поехали и взяли, как будто это не про детдом и детей, а про птичий рынок и щенка: примерно той же сложности задача.
— В постсоветской реальности — да, это примерно так же несложно, как поехать на птичий рынок и купить щенка. На старших детей мы начали собирать документы в начале апреля, в начале июня все было готово, а в конце месяца мы поехали в детдом и через три дня привезли детей домой. А когда решили, что нам нужна еще девочка, то собрали документы всего за три недели, так как уже знали, какую справку где оформлять, поехали в детдом и взяли ребенка на следующий день. Мы хотели девочку месяцев шести, но в детдоме была девочка девяти месяцев. Она и стала нашим пятым ребенком.
— Кто вам тогда помогал с детьми?
— Бабушка, которой можно было посадить младенца на руки и сказать: «Мама, подержите, а я пойду суп сварю». Когда девочке исполнилось полтора года, я забеременела, родилась еще девочка, а через три года — еще одна. Так детей стало семеро.
— Дети знают, кто усыновлен, а кто рожден вами? И не является ли это поводом для ревности?
— Знают. Вопрос о ревности возник один раз, когда ко мне пришла делегация детей и потребовала сказать, кого из них я люблю больше всех. Я им честно сказала, что больше всех я люблю их папу. Дети подумали и ответили: «Точно. Мы тоже». И ушли. Конечно, ревность среди детей есть. Больше всего они всегда ревнуют к самому младшему, но особенно болезненно реагируют на младенца приемные. Все дети приходят и спрашивают: «Ты его катаешь, а меня ты катала? А какой у меня был стульчик? А одеялко?». Но кому-то я могу сказать: «Как какой? Вот этот стульчик и был — мы же тебе его купили», а кому-то отвечаю: «Я не знаю. Я не знаю, какой ты был в год. Хотела бы знать, но не знаю».
— Сейчас, когда мы с вами сидим в кафе и разговариваем, кто с детьми?
— Папа и две бабушки, которые живут с нами. И старшие дети, которым уже по 11 лет и которые вполне могут помочь с младшими.
— Светлана, как вы сами себя воспринимаете? У вас в семье мама — это кто?
— Мама — это все в отсутствие папы. Когда папа появляется, то первую скрипку начинает играть он, а мама продолжает делать все, что делала раньше, но уже в присутствии папы.
— Вы с мужем часто остаетесь без детей?
— Нет, но если папа говорит: «Мама моя на десять минут», то никто из детей нос в комнату не сунет, а если сунет, то быстро будет выставлен за дверь. С этим у нас строго благодаря папе. Эти десять минут он просто со мной поговорит, накапает мне валерьянки, успокоит, и тем самым даст возможность всей семье прожить вечер без приключений. Я сама с этим не справляюсь — с тем, чтобы закрыться в комнате и отдохнуть от детей хотя бы пять минут, а вот он умеет это устроить. Я все время дома, и, наверное, поэтому дети уверены, что мама принадлежит им в любое время дня и ночи. А папу так не построишь, и если он сказал «не сейчас», значит, точно не сейчас. Спорить с ним бесполезно.
— Как вы наказываете детей?
— Зависит от ребенка, но слово «нельзя» они все хорошо знают. Самое жесткое наказание — это кладовка, и дети знают, что если я отправила кого-то в кладовку посидеть в тепле, тесноте и при свете лампочки минут пять, значит, я действительно дошла до ручки. И в следующий раз задумаются, стоит ли меня доводить настолько сильно.
— Как вы восстанавливаетесь?
— За десять минут в одиночестве, закрыв дверь. И даже если двое младших в это время пускают кораблики в раковине, то при убранных спичках и ножах ничего совсем страшного с ними не случится. А лужу старшие вытрут. Во всяком случае, если я пятьдесят раз попрошу, на пятьдесят первый они с некоей долей вероятности это сделают.
— Они по дому много всего делают?
— Да. Это идет от папы. Он считает, что есть много неженской домашней работы. В частности, мыть полы. Пару раз он сам их помыл, потом объяснил мальчикам, как это делать, и теперь это их обязанность, как и вкручивать лампочки. В реальности — если надо забить гвоздь, я без проблем это сделаю, но сейчас уже есть большие шансы, что у меня перехватят молоток. У нас дома трудятся все, иначе просто не выжить. Даже маленькие. Конечно, всем постоянно приходится напоминать об их обязанностях, но это легче и правильнее, чем делать все за них. Старшие у нас помогают так: один кормит собак, другой — кошек, третий разгружает посудомойку, а четвертый достает и развешивает на сушку постиранное за ночь белье. Через неделю — меняются. Вот и получается, что, с одной стороны, все все умеют, а с другой стороны, им их домашние обязанности не надоедают.
— У вас большой дом?
— Большой. Мы продали нашу московскую квартиру и купили дом в Домодедово. Шесть спален. У каждой бабушки по спальне, комната мальчиков, комната девочек, кабинет мужа и наша спальня. Есть еще общая гостиная и кухня.
— Чего детям никогда и нигде нельзя делать?
— Нельзя устраивать истерику. У нас с этим были проблемы: из-за того что дети приемные, у них истерика долгое время была способом обратить на себя внимание. Настоящая истерика. Не валяние на полу в магазине с воплями «Купи мне!», а когда ребенок синий, ему не хватает кислорода, он бьется и не может сам выйти из этого состояния. Нам пришлось учить их выходить из истерики: выравнивать дыхание, тормозить самих себя. Научили. Но все равно я истерик ужасно боюсь, и они запрещены в принципе, так что любая попытка выйти из равновесия где-то вне дома прерывается единственно возможным образом: мы все садимся в машину и едем домой — сразу и без разговоров. Мы это несколько раз делали, так что они знают, что это не пустая угроза.
— С появлением каждого следующего ребенка у вас менялся взгляд на то, как вы хотите воспитывать детей?
— Конечно. С первым ребенком мы начитались всяких прекрасных книжек про то, какие родители должны быть мягкие, как должны следовать за малейшим изгибом психики ребенка, и в результате получили совершенно чудесного мальчика, который меньше всех из всех детей признает чей бы то ни было авторитет, наименее дисциплинирован, наименее послушен, и у него сейчас больше проблем, чем у других детей.
Когда мы взяли первых приемных детей, то быстро поняли, что с двумя парами близнецов — два по три с половиной года и два по полтора — либерализм просто не работает. И тогда мы все быстренько стали очень дисциплинированными. Просто чтобы выжить, потому что у меня даже не было достаточно рук, чтобы всех детей на улице взять за руки. Поэтому до сих пор, если я перед дорогой говорю: «Стоим», то они должны останавливаться по одному моему слову, без вариантов, без дискуссий и без уговоров. Это простое правило безопасности. Потом в семье стали появляться девочки, более спокойные, тихие и уравновешенные, и гайки стали постепенно откручиваться. Так что сейчас у нас помягче, чем было в самом начале. Но до сих пор, когда мне говорят: «Ах, почему ты им приказываешь, у детей будет травма от твоего тона», я обычно отвечаю: «Пусть лучше у них будет травма от моего тона, чем они, не услышав меня, продолжат бежать и попадут под машину».
— Кстати, ваше отношение к травмам менялось с количеством детей?
— А как же. Я стала намного спокойнее к этому относиться. После серии травм, когда за полгода сразу несколько детей приходилось везти в травмпункт, я пошла на курсы оказания первой помощи при Красном Кресте и теперь сама могу оценить степень серьезности проблемы. Главное не забинтовать правильно, а понять, куда бежать и с какой скоростью. Кроме того, и детям легче, когда я действую четко и без истерики. Они тогда не так пугаются собственных травм, да и не так сильно манипулируют взрослыми. А то если из каждого ушиба делать историю, то потом и начинается: «Ах, у меня поцарапана коленка, поэтому не ругайте меня за разбитое зеркало».
— У вас огромный опыт. К вам обращаются за советами?
— С советами у меня получилось смешно. До рождения седьмого ребенка мне казалось, что я знаю о воспитании все. Вообще все. А когда родилась моя младшая дочь, я поняла, что ничего не знаю о детях, потому что практически ни один из приемов, ни одно из правил, большинство того, что работало со старшими шестью, с ней просто не работает. Практически весь мой опыт оказался к ней просто неприменим. Так что мои советы и мне самой в 75 процентах случаев не помогают.
— Вы часто выходите куда-то всей семьей?
— Один-два раза в месяц. Это связано с тем, что у папы мало выходных и они не совпадают с общечеловеческими. Но не всей семьей. Частями. Пока детей было пятеро, еще можно было куда-то действительно всем вместе выезжать, а сейчас чаще всего получается так, что папа взял пятерых на каток, а я осталась дома с двумя совсем маленькими. Или мы едем с маленькими кататься на санках, а старшие остаются дома делать уроки.
— Что вы любите делать все вместе, если не домашние дела?
— Мы любим играть, возиться, кувыркаться, в лес пойти погулять — кто пешком, кто на велосипедах, кто в коляске. Нам просто хорошо вместе, так что это не суть важно, что именно делать.
— Света, вы себя чувствуете молодой?
— Конечно. Мне только тридцать два года, так что почему нет. Конечно, каждый новый ребенок это ощущение приглушает, и пока он маленький, пока длятся эти бессонные ночи, чувствовать себя молодой, сильной и легкой сложно. Но потом ребенок подрастает, ты начинаешь спать лучше, и все возвращается. Тут недавно я у старших детей позаимствовала ролики, научилась на них держаться, мне понравилось, так что теперь вместе с ними буду кататься.
http://bg.ru/kids/3_svetlana_romanenko-17749/
Мобильная версия
( иногда на свежем воздухе, мы живем в селе). Православие это очень добрая, веселая и интересная вера. Побольше Радости! 
Поменьше фарисейства. 
